Это было давно, в конце царствования «тишайшего» царя Алексея Михайловича. Купцы новгородской области и других, близких к морю, мест русской земли торговали со шведским государством; возили туда товары по водяным дорогам и теми же путями привозили на Русь товары иностранные. Водяныя дороги шли через реки, впадающия в Ладожское озеро, которое тогда прозывалось Нев-озеро или Нев-море. Из Ладожскаго озера шли рекой Невой и морем до самаго Стокгольма, главнаго шведскаго города, который русские по своему переименовали в Стохолмы. В Стохолмах новгородские купцы имели хорошего знакомаго, тоже купца шведа, который служил посредником в купле-продаже между русскими и иностранцами. Звали этого шведа – Фока. Часто бывали новгородцы у Фоки по своим торговым делам. Однажды в его комнате, среди разнога хлама, продажнаго и непродажнаго, они увидали замечательный предмет. Это была икона.

Удивились купцы, стали икону разсматривать. Оказалось, что на ней изображена Божия Матерь с Христоммладенцем, тем же самым подобием, как на славной явленной иконе Тихвинской. Размеры иконы были, однако, меньше размеров подлиннаго чудотворнаго образа. Живопись же была «зело искусна». Стали купцы Фоку допрашивать: – Где ты достал, этот святой образ? Фока отвечал: – Был у меня приятель, Жил, жил да и помер, а все добро мне в наследство оставил. Эта икона из его вещей. Дивились купцы, как могла святая икона попасть к шведу и решили, что попала она не иначе, как в войну, в ту пору, когда, пользуясь смутой, шведы на Русь ходили. Помолились купцы иконе, а возвратившись домой, разнесли слух: – У шведа Фоки в Стохолмах обретается икона Тихвинской Божией Матери зело чуднаго письма. И стали все русские купцы в каждый свой приезд заходить к Фоке на поклонение иконе. И скорбели богомольцы, что святыня находится в руках иноверца, что нет ей подобающей чести и поклонения. Шведы смотрели на икону, как на простую картину и ценили в ней только живопись. Скорбь самовидцев передалась благочестивым людям торговых городов севернаго края Руси. Вскоре скорбь эта переродилась в горячее желание во что бы то ни стало, не щадя ни трудов, ни денег, перенести святую икону на Русь. Собрались купцы на совет и решили отправить к Фоке посольство. Послы, запасшись деньгами, отправились в путь на ладье: они должны были выменять святую икону и, по решению совета, перевезти ее в Тихвин, город, стоящий на водяной торговой дороге. До Стокгольма послы добрались благополучно. Пришли они к Фоке, словно бы по торговым делам, завели разговоры не об иконе, а сами старались высмотреть святыню. Небрежение иноверцев к святыне страшно их поразило. Молились послы и думали: – Доколе, Владычица, во иноверной земле пребывавши? Доколе, Цари- це, неискусству иноверных терпиши? Зачем здесь быть? Зачем нас, грешных, не посетишь? Все Тебе возможно; можешь и иновернаго сердце на благую мысль наставить. Аще хочешь, подай нам милость свою, не отлучи нас Пречестнаго образа Твоего. Не на то мы пришли, чтоб без него остаться. И заговорили, наконец, послы об иконе. Фока решительно отказался отдать образ. Послы, однако, не отказались от мысли овладеть образом. Ни о чем другом они не могли больше думать, как о своем посольском деле; никакая работа не шла на ум. Ежедневно они ходили к Фоке с просьбами, умоляли его, предлагали большия деньги. Дело затягивалось, Фока упорно стоял на своем. А пославшие их ждали окончания дела с большим нетерпением. Нетерпение и безпокойство, наконец, до такой степени овладело сердцами некоторых купцов, что последние бросили свою торговлю и вами отправились в Стокгольм. После долгих переговоров непреклонный Фока, не желая, должно быть, прерывать торговых выгодных сношений с русскими, согласился, наконец, отдать икону за сто золотых монет. Как обрадовались послы! С великим торжеством перенесли они икону, из дома Фоки в православный стокгольмский храм. В старинной рукописи, где заключается сказание об этом, прямо сказано, что в то время, то есть в 1670 году, русские имели свою церковь в Стокгольме. Икона находилась в церкви до отправления послов на родину, до осени 1671 года. Приготовившись в путь, послы с великой честию перенесли святую икону в свою ладью. Долго молились они и в молитвах своих говорили: – Не остави нас, Владычице, недостойных рабов Твоих. На тебя надеемся: Ты нас помилуешь и идти нам поможешь, окормляя нас не к немецкой земле, но к русской реке Тихвине, ко обещанному месту, Ладья отправилась в путь. Плыть решили так: сначала морем до Невы, потом Невой в Нев-озеро, из озера в Сясь-реку, а из Сяси в Тихвинку. Море было пройдено благополучно, Нева также, но в виду озера послы и мореходы начали почему-то ссориться. Ссоры часто переходили в жестокую брань. Дух борьбы и ожесточения заставлял пловцов забывать о присутствии святаго образа в ладье… И пловцы, оскудевшие любовью к Пречистой, были наказаны. Ладья вошла в Нев-озеро, и вот вскоре разразилась страшная буря. Елееле добрались пловцы до берега, называемаго Орлом. Здесь они спустили паруса и переночевали. Утром поднялся попутный ветерок. Измученные бурей пловцы ободрились, и не теряя даром времени, снова пустились в путь. Прошло несколько часов. Ветер вдруг снова изменил направление, стал крепчать, поднялась буря сильнее вчерашней и ладью погнало совсем не туда, куда надо было плыть. Пришлось заночевать у берега Птинова, где нашлась удобная стоянка. Отсюда решено было идти прямо к устью Сяси. Новая сильная буря застигла ладью и погнала ее от намеченного пути к северу. Напрасно пловцы боролись о ветром: измучились все, устали и, наконец, с большим трудом могли пристать к берегу, называемому Шуряйским. Здесь пловцы составили совет. Одни говорили: – Теперь бури не прекратятся. Чем погибать в озере, так лучше выкинуться на мель, а самим спастись на сушу. А другие говорили: – Лучше идти озером дальше, куда буря понесет. Если господь помилует, а Пресвятая Богородица соизволит, то до какого нибудь удобнаго места доберемся. Еще совет был не кончен, как снова разыгралась буря, Ладью понесло дальше. Сильныя волны били утлое суденышко и оно трещало по всем швам. Около берега, называемаго Волч, буря стала сильнее, волны поднимались выше, а ветер нес ладью прямо к берегу на неминуемую гибель. Пловцы напрягли все свои силы в борьбе с разъяренною стихиею и прошли мимо опасного берега, но зато от усталости и от напряженной работы так изнемогли, что свалились с ног почти без чувств, – ими овладело полное равнодушие к опасности. Громадная волна в это время обрушилась на руль; рулевой был отброшен к борту и упал бы в воду, если бы кто то из отдыхавших товарищей не схватил его за одежду. Ладью между тем уносило на середину озера, вдаль от берегов. Буря ревела. Ветер дышал жестоким холодом. Высокия волны заливали ладью и с шумом перекатывались через нее. Вместе с волнами падали на ладью куски льда, очевидно принесенные бурей от берегов, около которых, благодаря осени, по утрам наростала ледяная корка, предвестница скорой зимы. Вскоре холод превратился в настоящий мороз. Лед стал примерзать к обшивке судна, волны уже утихли; снасти покрылись ледяным скользким налетом, совершенно не позволяющим работать. Стало темно. Чем гуще становился мрак, тем ужаснее снова разыгрывалась буря. Мороз как будто ослабел, но зато пошел снег… Пловцы в ужасе начали кричать, надеясь своим криком привлечь внимание береговых жителей, если только берег близко. В ответ им лишь шумели черныя волны и выл сердитый ветер… Потеряв всякую надежду на спасение, пловцы стали готовиться к смерти. Горько рыдая, они пали на колени перед образом Богородицы. «Пресвятая Богородица, Помощница христиан – молились они – спаси, нас, грешных рабов своих, и не дай нам погибнуть в этой пучине, ради своей пречестной иконы, которую изволила взять нам из иноверной земли. Ты шествовала с нами морской путь. Сподоби нас, грешных, достигнуть до обещаннаго места!» Горячо молились погибающие пловцы… Тьма стала понемногу разсеиваться… Вдруг раздался радостный крик рулевого: – Монастырь!.. Спасенные обрадовались. В сумраке далеко-далеко они сами разсмотрели белыя стены-монастыря… Берег близко. – Это монастырь Николая Чудотворца на Сторожне! – объяснил рулевой. Еще горячее стали молиться пловцы, призывая на помощь Угодника и обещая вклады в его святой дом. Буря утихла. Ладья миновала монастырь и пристала к стороженскому берегу. От души благодарили Бога пловцы за свое спасение… Знающие люди тут же говорили, – они по опыту разсчитали пространство, – что лодка шла с невероятной быстротой – почти пятьдесят верст в час. У Сторожна пловцы ночевали. Утром они хотели послать кого-нибудь в монастырь, чтобы расспросить о направлении к устью Свири-реки и о том, как входить в это устье. Путь через Свирь был им неизвестен. Однако ветер показался им таким удобным, что они решились без распросов пуститься в дорогу на волю Божию. Вскоре показалась Свирь. Осторожно, спокойно, постоянно измеряя дно, пловцы вошли в это устье. Благополучно пройдя по Свири, ладья перешла в реку Оять и здесь остановилась у того места, где в 1384 году являлась чудотворная икона Тихвинская. Пловцы убедились, что Стокгольмская святыня прошла в пределы Руси тем же путем, как и святыня Тихвинская. С места стоянки на Ояти образ понесли сухопутьем к Тихвину. Вблизи города – Тихвин тогда назывался и посадом и городом безразлично – послали вестников в монастырь о пришествии святой иконы. Обрадованный настоятель приказал церквам и монастырям звонить «во вся тяжкая». Из всех храмов были взяты хоругви и иконы и громадный крестный ход со множеством народа встретил Стокгольмскую святыню за городом. Настоятель Тихвинского монастыря вместе с народом преклонили колени перед образом и возгласил: – Пришла, Владычице, пришла честным своим образом не к чужой стране, но к достоянию Своему – к великой и преславной России, ко пречестной обители, где многочудесный, ангелами принесенный, древний образ Твой обитает. И народ в радости восклицал: – Слава Тебе, Господи! увидели мы, грешные, святой образ. Много лет и во многих городах видеть его желали. И вот – мы видим, С пением внесли икону в город и поставили ее в Спасовской церкви. Это было 13 ноября 1671 года. День этот о той поры стал местным тихвинским праздником. Благочестивые люди, плававшие за святой иконой в Стокгольм, изложили это событие в особом сказании. Старые книголюбцы переписывали это сказание в свои сборники и так дошло оно до нас, свидетельствуя о великой, беззаветной любви наших предков к родным святыням, и призывая современников к доброму подражанию делами старины.

(707)